О Сирии.

Смотрю в окно - мечети..., минареты
Над морем крыш взлетают в небеса...
Какие таинства храните и секреты?
Какие помните шаги и голоса?...

А средь мечетей колоннады светлой
Высокий купол церкви - Благовест!
И, щедрым солнцем Сирии согретый,
Сияет в небе Православный Крест!

Века и Веры ты соединила,
Древнейшая библейская земля....
Собой народы многие вскормила,
Их на родных и чуждых не деля!

Плывёт высокий голос муэдзина,
Вплетаясь в перезвон колоколов.
Сплелись культуры, судьбы воедино
В чередовании веков...

Пальмиры древней стройные колонны...
Причудливых орнаментов плетенье..
И грозных крепостей покой безмолвный,
Словно Евфрата вечное теченье..

Благословенная земля Востока!
Заворожит, укутавшись чадрою...
Её прекрасный облик волоокий
В волшебный мир поманит за собою!

Моей русской бабушке.

В течении житейской круговерти,
В заботах каждодневной суеты,
Воспоминанье вдруг согреет сердце
О мудрой Фее в царстве доброты...

С рожденья помню ласковые руки...
И тихий голос словно слышу вновь...
Соединяют бабушек и внуков
Волшебной нитью - нежность и любовь!

И, где-то далеко, я точно знаю,
Скучая обо мне ночей не спит...
Как добрая волшебница лесная,
Ключи от детства в сундучке хранит...

Оправдываясь *взрослыми* делами,
Не еду к ней уже который год...
Но вдруг: " Приедь, родная!" - в телеграмме!
И я затороплюсь на самолёт.

В затерянной старинной деревеньке,
Где россыпь незабудок на лугу,
Я в домик с покосившейся ступенькой,
Любимый с детства, на заре вбегу!

И, бросив у порога чемоданы,
Я в комнатке опрятной окажусь.
К морщинистым ладоням исхудалым,
Скрывая слёзы, я лицом прижмусь...

Впервые ТАК меня встречаешь ты -
Бессильно руки уронив на одеяло...
Лишь искорка знакомой доброты
Затеплится в глазах твоих усталых...

"НЕ ДОПУСТИ!!!" - взмолюсь на образок!
Но Время на меня посмотрит строго......
И, проглотив предательский комок,
Я прошепчу:" Успела....
Слава Богу!.........."

В теме Проба пера

Г.Абазид

Уходят русские женщины.

Поблагодарить хочется.Трогательно.

Уходят русские женщины.

Когда, окончив жизни путь, они уйдут,
То в землю их сирийскую сухую,
Сурово каменистую, святую
С молитвою вдали от Родины кладут.

На погост их снесут христианский,
А, быть может, и мусульманский.
Душу, совесть, не бренную плоть
Видит в людях Единый Господь.

За плечами их долгий путь,
И настала пора отдохнуть.
Пусть душа их покой обретёт.
Боль проходит, когда жизнь пройдёт.

Вот ноябрь на дворе.

Весела, бодра природа,

Не нахмурилась погода,

Нет тумана на горе.

Что цвело, то и цветёт,

Что росло – произрастает,

Ветер облачка несёт,

Промелькнут и вмиг растают.

Где дожди, где ветра вой,

Всё, что осенью бывает,

Всё, что близко нам с тобой,

Что Россией называют?

Ах, какое небо предзакатное!

Розово-багряное, в огне…

Эту ширь для глаза неохватную,

Буду видеть в яви и во сне!

В жизни заплутаю и запутаюсь –

Заревом дорогу освети,

В серый плащ печали я закутаюсь –

Ты его огнями расцвети!

Молитва

Пусть мои родные не страдают,

Пусть от них клубятся вдалеке

Тучи, что так низко нависают,

Стелются по жизненной реке.

Пусть минуют их дожди и бури,

Ноша не оттянет плеч в пути,

Солнце пусть сияет им в лазури,

Лунный свет дорогу осветит.

Очень понравились стихотворения Вашей дочери! Ждем продолжения!

Тем, что всесильными себя вообразили?

Очень понравилось...Вот так прочувствовать природу, погоду....и написать...
Все стихи так же выставляются на главной странице сайта в разделе - Проба пера. Здесь мы пишем свои комментарии.

Человек часто берётся за перо отнюдь не «самовыражения» ради (оно всего лишь следствие), а из-за того, что его настойчиво преследуют какие-нибудь вопросы не слишком совместимые с параметрами его души, не разрешаемые с лёгкостью на бытовом уровне.
Мне кажется, прочитавшие сборник стихов Ольги Сурновой,понимают, что за строчками стоят проблемы жизни и в бОльшей степени, жизни вне Родины.
При всех несовершенствах написанного,качестве и объёме опыта литературных навыков, автор искреннен, открыт. А это задевает читателя.
Думаю, не ошибусь,если скажу, что О.Сурнова не претендовала на писательское звание. Но тем не менее, в том, что она писала было индивидуальное интонирование, звучал голос её души. Сарнова обрела для себя одну из истинных форм счастья – творческую речь.
Творческий акт сродни медитации, он позволяет вернуть себя себе, независимо от внешних обстоятельств (заботы-хлопоты-беды...), выпрямляет «больные позвонки».
В любой, даже очень благополучной жизни,иной раз происходит нечто, вынуждающее(пусть на время) отказаться от себя, с чем-то смириться, в чём-то пойти на болезненный компромисс. Чаще всего с этим приходится иметь дело людям, по воле судьбы оказавшимя в чужой стране, обществе, где ох, как многое не-по-нят-но. И чтобы не выживать, а жить, необходима гибкость. Как её приобрести, каждый решает сам. В противном случае, придётся либо сломаться, либо жить в согбенном состоянии, наносящем непоправимый ущерб личности.
Ольга Сурнова нашла для себя опору в слове. И мне кажется, что написание рифмованных строчек было для неё вовсе не способом самоутверждения. С позиций житейских, всё у Сурновой, что называется, как у людей: родилась, училась, вышла замуж, сама детьми обзавелась,растила их. Но ей было важно что-то ещё!
Горы рукописей, над которыми работали наши соотечественницы (И.Б.Атфе, Г.А.Абазид, Л.А.Декельбаб) - свидетельство того, как русская женщина, чьей памяти мы посвящаем сегодняшний вечер, старалась не потерять собственный голос.Это и есть самоозознание. Самоосознание помогало Ольге Сурновой в нелёгкие моменты (пусть лишь для себя самой) менять картину мира. А мир при всей объективности, для каждого в отдельности таков, каким мы его умеем видеть. Наша соотечественница, Ольга Васильевна Сурнова видела мир красивым и добрым.
___________________
Октябрь 2010г.

И наглядеться не могу: зима пришла!

Когнитивный диссонанс

Как-то вечерком подруга звонит

И со вздохом глубоким мне говорит:

Нету нового у меня словаря,

Провозилась столько времени зря.

«Когнитивный диссонанс» что такое?

Не даёт этот вопрос мне покоя.

Нахожу ответ по новому словарю

И подруге в трубочку говорю:

Понятие «когнитивный диссонанс» -

расхождение имеющегося у субъекта опыта с восприятием актуальной ситуации.

Бог ты мой! – в трубке слышу я, -

Проще можно? – взмолилась подруга моя.

Ты по-русски, по-нормальному говори,

Чтобы я запомнить могла, не мудри!

Призадумалась я: как же быть?

Как подруге всё про диссонанс разъяснить?

Например, получаешь ты первый аванс,

А имеешь – когнитивный диссонанс!

Обещали платить по две штуки,

А выдали по сто долларов в руки!

Или: было у тебя столько-то деньжат,

Которые в банке на счету лежат.

На ремонт половину ты б потратить могла,

А потратила всё да ещё заняла.

Если так повёл себя твой баланс,

В результате тот самый имеешь ты диссонанс.

Так бы и сказала сразу, - подруга откликается, -

Это же по-русски ОБЛОМОМ называется!

Напоминают мне сибирские жарки.

Дядя Петя.

Чем дольше я живу, тем чаще возникают в памяти картины моего военного и первых лет после войны детства.
Они прошли в эвакуации, из которой мы с матерью во Владикавказ уже не вернулись: отец пропал без вести в мясорубке под Краснодаром в 1942 году, матери пришлось начать новую жизнь.
Алтай, пригород Лениногорска, посёлок строителей гидроэлектростанции на реке Ульбе.
Прекрасные четырёхэтажные дома в сосново-кедровом бору темны и холодны – нет электричества, батареи холодны в 40-градусные морозы.
Дома сменяют жильцов (сосланные чеченцы, пленные немцы, потом японцы).
Мать направили сюда после окончания учительского института в Алма-Ате сначала в школу, потом в детский сад, заведующей.
Я предоставлена самой себе, мне 7, 8, 9 лет: то читаю книжки детям в детском саду, то учусь плавать в компании друзей на озере, то ходим в бор по грибы-ягоды, на детские сеансы в кино, общаемся с пленными (сначала с немцами, потом с японцами). Их не охраняют, они работают на улицах посёлка, их можно нанять на уборку картофеля – бежать отсюда некуда.
Так в моей жизни появились два пленных немца: Рудольф и
Петер – аккуратные, вежливые, но такие разные.
Рудольф – солдат, бывший столяр, а Петер – офицер, которому Рудольф до сих пор отдаёт честь, - из богатой семьи.
Петера я не люблю за высокомерие, с Рудольфом дружу.
Они расписывают унылые голые стены маминого детского сада яркими картинами на темы русских сказок. Мама их выписала из лагеря для этой работы.
Скоро на стенах уже тянут репку, катится Колобок, волк обманывает Красную Шапочку, цветут яркие цветы, растут зелёные леса, правда, всё это с немецким акцентом.
Дети и я в восторге. Рудольф ко мне расположен, Петер не замечает, как и я его.
Когда работа почти уже закончена, Рудольф подзывает меня и дарит маленькую деревянную шкатулочку, изящную, на кошачьих лапках.

Она до сих пор у меня. Я часто на неё смотрю и вспоминаю то голодное, страшное время, когда русские люди смогли подняться над ненавистью к врагу и увидеть в немцах голодных, больных людей, нуждающихся в участии.
Помню, что в 1946 г. немцев, в основном, депортировали в Германию. Перед отъездом Рудольф подарил мне дядю Петю – Петрушку, персонаж кукольного театра. Он тоже был типичным немцем (лицо, выточенное из дерева, колпак, жилетка), но на ногах у него - деревянные русские сапоги.
Когда мои дети были маленькими, они тоже любили его, звали дядей Петей, а вот внуки уже боятся его деревянной улыбки.

Как сложилась твоя судьба, дядя Рудольф?

Г.Абазид

Россия и Святая земля.

Задолго до 988 года, то-есть до принятия на Руси христианства, славяне знали дорогу на Ближний Восток и имели представление о его обитателях. В VI –VII в.в. русские служили в византийских войсках, в том числе, на территории Сирии. В IX веке арабский географ Ибн Хордабех писал, что «русские из племени славян вывозят меха бобров и черно-бурых лисиц из самых отдалённых концов славянской земли и продают на берегах Румского ( Средиземного) моря. Иногда уличи и тверцы со своими товарами добирались даже до Багдада.
Ближний Восток и Святая земля с её религиозными памятниками стали особо интересны и близки русским людям в эпоху Киевской Руси при великом князе Владимире Святославиче после принятия христианства в качестве государственной религии. К тому времени относится установление самых тесных контактов между православным русским и восточным духовенством. Митрополит Киевский назначался тогда из Византии. Святой Михаил, первый митрополит Киевский, был родом сириец. В 989 году он прибыл к святому ровноапостольному князю Владимиру на служение. Он ревностно проповедовал Святое Евангелие, крестил и поучал новообращённых, основывал первые христианские храмы и духовные училища. Преставился этот мудрый, тихий, но строгий иерарх в 992 году и был погребён в Киеве, в Десятинной церкви Пресвятой Богородицы.
Постепенно сложилась традиция не только среди церковных деятелей, но и среди простых мирян совершать паломничество к святым местам. Огромное число русских паломников отправлялось в далёкое и трудное путешествие к святым местам Палестины, а также Малой Азии, Египта и Сирии. Особо следует здесь сказать о Сирии. Историческая Сирия включает, как известно, кроме Палестины, нынешний Ливан, Израиль, Иорданию и собственно Сирию. На земле Сирии – одной из крупнейших провинций Римской империи - и родился Иисус Христос. Здесь слово Божие проповедовали Его ученики, здесь создавались и первые христианские общины, здесь звучало живое апостольское слово, здесь хранятся материальные и духовные свидетельства возникновения и раннего существования христианства. Здесь, под Дамаском, в Маалюле и ещё двух деревнях до сих пор истинно чудесным образом сохранился живым язык Христа – арамейский.
(продолжение ниже)

Слово «паломник», кстати, произошло от «пальма», потому что богомольцы приносили из Святой земли к себе домой на Русь пальмовые ветви. Со времён князя Владимира паломничество совершалось группами, во главе с каким-либо авторитетным лицом. Такие группы называли дружинами, в них часто входило по нескольку десятков человек. В русских былинах сохранились сведения о хождениях в Святую землю. Так в новгородской былине о Василии Буслаеве рассказывается « как он со товарищи отправился ко Христову гробу приложитися, во Ердань реку окупатися». Очень интересен дошедший до наших дней письменный памятник о путешествии к Святым местам – «Житие и хождение Даниила, русской земли игумена». Даниил посетил Святую землю в 1106-1108 г.г., в княжение Святополка Изяславича, вскоре после взятия Иерусалима крестоносцами. Игумен Даниил был настоящим русским патриотом, он в далёких странах чувствовал себя представителем всей русской земли. В его «Житии» особо подчёркиваются те знаки внимания, которые оказывало ему местное арабское население и крестоносцы. Исследователи «Жития» Даниила считают его замечательным документом по истории Ближнего Востока и не менее замечательным литературным памятником. Оно даёт массу географических сведений о восточном крае Средиземного моря, о Палестине и Сирии.
К XIV веку на Руси уже многое было известно о Востоке и Святой земле. Рос интерес к этим землям среди духовенства, московских князей, торгового люда.
К концу XV века русские посетили уже многие страны Ближнего Востока и накопили о них значительные сведения.
В XVI – XVII веках на Ближнем Востоке побывали не только духовные и светские лица, но и многочисленные дипломатические представительства. Святая земля к тому времени уже находилась в составе Османской империи, с которой у России складывались весьма непростые отношения.
Во второй четверти XVIII века хождение по святым местам совершил уроженец Киева Василий Григорович-Барский, половину жизни проведший в путешествиях по Востоку. Барский вёл во время своих путешествий записи, впервые опубликованные в 1778 году. Путешествовал Барский по большей части пешком и Христа ради, испытал массу приключений, которые живо описал в своих дневниках. Он был не просто паломником, а ревностным православным христианином, весьма далёким от нынешнего понятия «толерантность», но при этом его интересовали география, этнография, экономика посещённых стран, торговля, мореплавание, языки народов, их вера, обычаи. Он подробно описал все увиденные им монастыри, памятники искусства и старины. Записки Барского стали источником правдивых и разнообразных сведений о Востоке и Святой земле и до сих пор пользуются авторитетом. Несколько лет назад они были переизданы вновь. Двухтомник записок Василия Григоровича-Барского есть в фонде библиотеки РКЦ в Дамаске. Значение этого источника подтверждает тот факт, что он был среди первых книг, подготовленных к печати и изданных в последней четверти XIX века ИППО (Императорским Палестинским Православным обществом), с которым связаны наиболее яркие и интересные страницы истории взаимоотношений России и Ближнего Востока, в частности, Святой земли. Однако, это - уже тема другого рассказа.

МОЙ ДРУГ ХАДЭР
В нашем алтайском посёлке около Лениногорска жили не только пленные немцы (об Рудольфе я уже рассказала).
Зимой 1944-1945 годов к нам привезли высланных с Кавказа чеченцев, и у меня появился ещё один друг, которого я помню всю жизнь.
На мой тогдашний взгляд, чеченец Хадэр был уже старым.
Внешность его была устрашающая: высокого роста, могучего телосложения, с орлиным носом, чёрной бородой и сверкающими глазами.
Таким он предстал перед мамой, которая работала заведующей детским садом.
Но она, прожившая до войны на Кавказе до 12 лет, не испугалась и взяла его на работу.
Он стал ночным сторожем, кучером, плотником…
Хадэр был одинокий. Что случилось с его семьёй и была ли она вообще, мы не знали.
Мне он понравился сразу, когда при виде меня его сдвинутые брови разошлись и он улыбнулся.
Я много времени проводила у мамы в детском саду: приходила туда после школы, читала малышам сказки, играла с ними, смотрела как Петер и Рудольф воссоздают на стенах сюжеты русских сказок с немецким колоритом.
С появлением Хадэра у меня в детском саду появилось место, где я отдыхала и мечтала, где мне было так спокойно и хорошо.
Я росла девочкой мечтательной. Но мечтать я могла только в подходящей обстановке – в постели, перед сном, когда я уносилась в далёкие волшебные страны, где жили принцы и принцессы… Но помечтать удавалось недолго – я быстро засыпала.
А теперь я могла мечтать днём – в жилище Хадэра. Жил он в сарае. Это было крепкое бревенчатое строение, выдерживающее алтайские морозы.
Хадэр сколотил себе нары, на которых спал, обзавёлся маленькой печкой-буржуйкой, и дом был готов.
С утра он отправлялся по своим делам: прежде всего за лошадью, которую ему давали на день – привозить дрова, продукты для детей.
Лошадь днём надо было кормить. Поэтому Хадэр косил траву на лугу у детского сада, сушил её, потом собирал сено и хранил его в сарае.
Вечером лошадь отводил в конюшню.
Кроме того, он ремонтировал ветхие столы, стулья, шкафы и раскладушки в детских группах, заготавливал дрова, иногда на этой же телеге отвозил по делам заведующую.
Поздно вечером Хадэр кончал работу и приходил в свой сарай. Знаю, что мама кормила его тем же, что ели дети. Думаю теперь, что есть он мог не всё, но ничего не просил.
Днём жилище Хадэра часто становилось моим. На нарах всегда лежало свежее сено, по углам, в сене, всегда шуршали крысы, зимой топилась печка.
Я ложилась на нары, укрывалась тулупом Хадэра и мечтала, мечтала…
Иногда заходил Хадэр, улыбался своей сумрачной улыбкой, что-то брал и уходил.
Он плохо говорил по-русски, но мы понимали друг друга без слов.
Среди своих у него не было друзей. Его другом была я.
Зимой я заболела скарлатиной и меня отвезли в городскую больницу, за 10 километров от посёлка.
Мама не могла приезжать ко мне часто – она работала.
Зимы на Алтае суровые, снежные, с ветрами. Но каждый день в больничном коридоре появлялась высокая фигура в тулупе, мохнатой шапке, с заиндевелой бородой – только знакомые глаза сверкали, да в улыбке обнажались белые зубы…
Он привозил мне письма, книги, баночки с кашей от мамы, деревянные фигурки своего изготовления, а главное – свою неповторимую улыбку.
Я многого тогда не понимала, не интересовалась, почему Хадэр один, просто чувствовала, что в общении со мной, чужой маленькой девочкой, его одинокая душа отдыхает.

И.Атфе

ЭВАКУАЦИЯ
Мы с мамой эвакуировались из Владикавказа (Северная Осетия) летом 1942 года, когда немцы устремили свои главные силы на Кавказ. Взять Владикавказ означало для них открыть дорогу на Баку, к нефти.
Мы уехали из города с последним эшелоном, в который попали благодаря папиному другу – инженеру: его завод отправляли в Казахстан.
Немцы уже в полутора километрах от города; отец был на фронте, мать и сёстры моей матери жили в Алма-Ате. Выбора у нас не было.
Предпоследний эшелон немцы разбомбили. Нам повезло, мы уцелели, но добирались до алма-Аты полтора месяца.
Я помню наши теплушки: нары, солому, на них и нас с мамой – одиноких и беззащитных.
Страшной была дорого до Баку: обстрелы, бомбёжки.
Еду женщины готовили на остановках – на кострах в поле. Поезд трогался внезапно, и, под гудок паровоза, они с кипящими кастрюлями, обжигаясь, бежали за вагонами.
Помню Баку: тёмная, звёздная, летняя ночь, мы расположились на своих узлах в порту, ожидая погрузки в трюм парохода. Наша цель – порт Красноводск, уже в Казахстане.
Я лежу на чём-то мягком и смотрю на небо, где ползают лучи прожекторов, стараясь поймать в перекрестье вражеский бомбардировщик.
Пересекли Каспий за двое суток: нас сильно качало, всех тошнило, но перетерпели....
Наконец, Красноводск. И здесь - новый удар: в городе была холера, карантин сняли за день до нашего прибытия. Еды нет и все гурьбой идут на базар. Поражают безлюдье, тишина; на базаре несколько женщин продают рыбёшку.
В Красноводске нас пересадили в пассажирские вагоны, и в путь – по по степям и пустыням Казахстана. Мы ехали около месяца; впечатлений от этого пути память не сохранила – ведь мне было всего пять лет, и я очень устала.
Но вот долгожданная остановка – станция Алма-Ата-I. Пустынная, раскалённая от жары площадь, до города 9 километров.
Нас окружают люди в восточных халатах, с кнутами за поясом. Это местные «таксисты», и транспорт здесь же – маленькие ослики, запряжённые в маленькие тележки.
Я сижу на наших узлах с одеждой. Мама так намучилась с ними в дороге, но это они спасли нас от голода в Алма-Ате. Мы этого ещё не знаем. Меня сажают на тележку, а мама и «таксист» идут пешком все 9 километров.
Жара, место открытое, но вот, наконец, въезжаем в теннистую аллею.
Огромные серебристые тополя тянутся по сторонам дороги. Людей очень мало, горбатая мостовая пустынна, лишь по сторонам её журчат арыки – канавки с чистой, прохладной водой.
Сворачиваем на тихую улицу в центре города с маленькими домиками, утопающими в садах. Это Пушкинская, здесь живёт мамина сестра.
Останавливаемся у зелёных ворот, из калитки выскакивает красивая девушка с криком: «Наташа приехала!»
Меня несут в дом; там моя тётя Оля, её муж, дети: дочка Нэля и подросток Боря.
Слёзы, объятия, семейный совет: как подготовить мою бабушку, которая живёт в другом доме, к появлению дочери и внучки.
План составлен. Идём с Нэлей, мама крадётся за нами. Вот и бабушкин дом в саду, вот и она - я вижу бабушку первый раз.
- Откуда девчончишка такая худющая?
- А это Наташина! – отвечает умная Нэля.
Бабушкин крик, объятия, слёзы бабушки и мамы...
Мы доехали.

Я взрослею

Казалось бы, богатый фруктами город Алма-Ата вселял надежду, что здесь от голода никто не умрёт.
Но обилие фруктов не компенсировало недостаток хлеба.
Люди болели дизентерией, их одолевали поносы, были даже случаи холеры.
Зима 1942-1943 годов была голодной и холодной.
Мама поступила на физико-математический факультет педагогического института.
Просыпаясь ночью, я видела, как в слабом свете коптилки, а чаще – лучины, мама склоняется над книгами, готовится к занятиям.
Она твёрдо шла к цели: прокормить меня, бабушку, себя – в последнюю очередь.
Я, конечно, обзавелась подругами, мы во что-то играли, но помню, что моей мечтой было заиграться так, чтобы забыть о голоде.
Вообще, я была девочкой не по годам сознательной и не требовательной.
В 6 лет мне доверили каждый день ходить с нашей окраинной Дачной улицы в центр, на Пушкинскую, к тёте Оле за баночкой супа и чем-нибудь на второе для бабушки. Для меня эта еда не предназначалась, я это твёрдо помнила.
Медленно шла я по длинной Кировской, мимо дома артистов (в Алма-Ату был эвакуирован «Мосфильм»), по мосту через бурную горную Алма-Атинку, а
дальше - наш район: Дачная, Грушовая , Яблочная.
Только один раз я не удержалась: очень соблазнительна была жареная рыбка.
Я отщипывала от неё по кусочку, мне казалось, что осталось ещё очень много, но принесла я бабушке рыбий скелет.
Мне было очень стыдно, я так плакала, что меня простили.
К лету я сильно похудела, ослабла и меня смогли устроить в оздоровительный центр, где нам давали кашу и молоко.
Там я пережила сильное потрясение: нянечка наливала горячее молоко в стеклянную банку, банка лопнула и молоко оказалось на полу.
Этого я не выдержала, мне было жалко молоко, я горько плакала.

Летом меня отправили во Фрунзе (Бишкек), к другой маминой сестре, которая получала продукты – паёк мужа с фронта.
Там я увидела тушёнку, яичный порошок. Но мой организм долго не принимал такой еды. Потом всё наладилось, я стала похожей на человека.
У тёти была дочь Аня. Мне было 6 лет, ей – 3 года. Я чувствовала себя взрослой.
Меня определили в группу на детской площадке. Там нас развивали каждый день до обеда, иногда даже водили в кино, потом давали сладкую булочку и отправляли домой.
Ни разу я эту булочку не съела – приносила Ане.
Ведь я была большая, а она маленькая.

А.Казанский

Алма-Атинцы, чьё детство прошло в этом городе, так в шутку переиначили текст известной песни:
«Иду по Винодельческой,
Зайду на Многоводную,
И на Подгорной улице
Я постою в тени...
Вишневая, Грушовая,
Садовая и Дачная -
Как будто в детство давнее
Вы дали мне ключи».
Район Алма-Аты, где существуют улицы с фруктовыми названиями, горожане называют КОМПОТ.
....Спортивное детство в КОМПОТЕ 50-х годов...

.... Не только спорт занимал нас. Слава Богу, не было тогда еще телевизора - этого пожирателя времени, зато были всеми любимые народные игры.
С утра до ночи мы были готовы играть во что угодно.
Сейчас люди совсем другие, дети либо к компьютерам прилипают, либо им вовсе не до детских игр....
Плодово-ягодный район Алма-Аты, за Пугасовым мостом через речку Малая Алмаатинка все очень любили, особенно спортсмены, учёные и писатели. Речка эта летом обычно мелеет, а весной бурлит, как и все горные речушки Заилийского Алатау. Тишина, птички поют, ягоды да фрукты, пожалуйста – срывай и не поленись, до рта донеси. Весной конечно, в Алма-Ате просто рай земной, всё цветет, а зелень ярко-зелена. Тут же, вблизи Пугасова моста на улице Грушовой растёт могучий дуб в три обхвата, возрастом в три века, не менее. Около него-то и находилась наша любимая Детская библиотека имени Крылова (бывший дом купца Пугасова) и знаменитая Алма-Атинская Полянка, где мы затевали разные игры.
Да-аа, игры... Какие были игры! Помню и "Казаки и разбойники", и
"В кандалы закованы", и "А мы просо сеяли, сеяли...". Что такое просо, как его вытоптать конями мы, конечно же, не задумывались тогда, просто ритуально пели, вернее, кричали что-то. Однако, не эти игры остались ярким воспоминанием, а исконно среднеазиатские: асыки, алче, таган, круг и дорчке (слова -то какие!).
Вижу: на алматинских улицах мальчишки иногда еще играют в асыки. Это чисто весенняя игра.
Что такое асык, сейчас не все знают. Поясню, хотя и сам не очень в ладах с анатомией. Есть такой "подшипник" в коленном суставе у баранов и овец. Желательно все же, у первых брать его. Тогда можно сделать хорошую саку. У русских есть подобная игра. Называется бабки. Так вот, сака у нас, это как бита в бабках. Когда у тебя хорошая сака, то шансы на выигрыш резко возрастают, так как в неё больше свинца можно залить. Знаю, что раньше ханским и султанским детям их даже золотом (казахск.- алтын) заливали. Есть в Казахском театре драмы спектакль, который так и называется - "Алтын Сака".
А саки красились в разные цвета; в зависимости от размера и цвета они имели свои имена и разную цену. Самые дешёвые маленькие "простушки" никогда не красили.
*****
К чему я всё это отстукиваю, сбрасываю на страницы сайта? Поворошите свои милые, далёкие, дорогие воспоминания, устройте себе встречу с прошлым – сами себе волшебники! Может быть, чудеса делаются очень просто? Никаких волшебных палочек, одно только желание и – мы переносимся в любую точку на Земле, в любое время, во всяком случае, в уже прожитые нами годы.